Слабак.

 

Для одного из корпусов в Исани это был день, как день, ничего особенного. Солнце жарило с девяти утра и обещало безоблачный душный вечер. Утро давно вступило в свои права. Русико уже открыла свой магазинчик в гараже с громким названием «Элита». На детской площадке мало-помалу появились мамы с колясками и без, их разновозрастные дети катались с пласстамасовой витой горки, которая твердо держалась уже года два в относительно целом состоянии. В глубине двора за дощатым, кривовато сколоченным столом, под старым инжиром медленно собрались местные биржевики Нугзар, Кока и Никуша. Хронически безработные, а значит, вечно свободные ребята в конец догоревшей молодости, вяло полулежали на скамейках и соображали на предмет пива. Считали, у кого какая мелочь и сколько можно будет выклянчить бутылок у Русико в долг.

Выходила безрадостная картина финансовой ямы и сушняка в горле c похмелья. Врагу не пожелаешь такую гадость.

И тут появилось Оно.

Шло себе не спеша, постукивая каблуками, как ни в чем не бывало, с небольшой сумкой к пятому подъезду.

Первым засек диверсанта Никуша, сорокопятилетний обрюзгший « вечный студент», как его называли собратья – пивисты.

— Смотрите, кто идет! И так нагло, как к себе домой. Сам бы придавил гадину…

Нугзар и Кока тут же повернулись в указанном направлении. И пошло – поехало.

— К Валере, сто процентов. Уу, змея….

— Спорим, он ее примет. На двух-литровку « Натахтари» спорим! – оживился Кока, никогда не упускавший момент поймать халяву своей проницательностью.

— Не примет. – психовал Нугзар. – Совсем что ли…. – тут последовала непечатная формулировка в адрес Валеры, за которое обычно стоило набить морду.

Оно благополучно миновало двор, под напряженно-осуждающие взгляды соседей, кто засек новое лицо из окон и балконов, и вошло в темноту подъезда….

…………………………………………………

…… Валера жил в этом корпусе, сколько себя помнил. Отец был военным, умер рано и мать поднимала его и брата Виктора одна всеми доступными способами. Виктор настоял на размене квартиры, взял свою часть и уехал в Россию, а Валера так и остался с матерью в однушке, которую

продавала какая-то бабка за бесценок на другом этаже в начале 90-ых. Думали берут эту однушку временно, но столько чего произошло за эти годы, что так и остались они в этой тесноте на совсем. Мама еще широкая душа, не мыслила себе жизни без животных. И у них всегда кто-то водился, то собаки, то кошки, а иногда и те и другие вместе.

Валера по натуре был слишком мягким и нерешительным, чтобы пускаться , как брат в какие-то авантюры – ехать в неизвестность, искать свое счастье. Так и жили, пока он не встретил Юлю. Длинноногую и светловолосую. Веселую и бесшабашную. Ну не нравились ему местные темные девчонки и все. Напрасно соседи делали сперва намеки его маме Оле.

— Смотри за сыном, как бы эту босячку в дом не привел. Видели вчера их у метро. Твой Валера совсем ненормальными глазами на нее смотрел.

Оля, хоть всю жизнь в детском саду няней проработала, всякие истории слышала – переслышала, только отмахивалась.

— Я то скажу свое слово, но если захочет жениться, как ему запретить.

Отдельно местные биржевики тормозили Валеру у того самого стола под инжиром и тоже говорили, дескать, до него, была эта Юля и с тем, и с этим. На таких не женятся. Потому что потому.

Валера все-таки женился на Юле. Соседи прикусили языки и пришли поздравлять, кто с бонбоньеркой, кто просто так, а-ля тортиком собственной выпечки, биржевики тоже кивали молодоженам при встрече и легкий ажиотаж приутих. Действительно, кого какое дело чье-то прошлое.

Потом у них родился Юрка и Валера был вне себя от счастья. Сын! Наследник! Ну и что, что все наследство несколько малярных кистей, заляпанный краской шпатель и старая балгарка. Вся жизнь впереди, еще и дом свой отстроят, он уже и место в деревне Дигоми присмотрел. Воздух там, как мед, не надышишься, не то что в загазованном городе. Вроде ты и в Тбилиси и в то же время на даче.

Юля покормила сына неделю и сбежала. С концами, в неизвестном направлении, не оставив никакой записки.

Валера впал в ступор. Тут сын орет, разрывается, его мать укачивает внука и гоняет сына то в магазин, то в аптеку за детской смесью. А малыш не хочет эту смесь и рвет. Дурдом и ужас. Ночью опять плачет. Может, газы его мучают, не поймешь.

Потом Валере сказали, что видели сбежавшую жену с каким-то парнем на другом конце города. Подробности были не важны, а факт был на лицо – была у человека полноценная семья и нет ее, одно недоразумение. И за сына вдвойне обидно, как ему без матери расти.

Вот тогда и стала его Юля для всех окружающих нелюдью, Оно , которое своего ребенка бросило.

Если б ушла она от него с сыном, люди бы почесали языки и забыли тихо – мирно об этом деле. Пол Грузии в разводах, чему удивляться. Но такое, что оно отмочило, ни у кого не укладывалось в голове.

Биржевики, само собой, заклеймили позором бывшую жиличку и добрых полдня метали молнии, что именно сделали, будь они лично на месте добренького Валеры. От описаний стыла кровь в жилах. Короче говоря, Юле крупно повезло.

Брошенный муж тем временем десять раз в день мотался мимо того самого стола – лежбища для выпивох, запыханный и нервный, то ребенка к врачу, то в аптеку, то в придачу к общей нагрузке еще и массаж назначили, общеукрепляющий.

Троица сострадала ему до глубины души и не пропитых корок головного мозга.

— Валера, брат, иди выпей, нам для тебя ничего не жалко! – кричал Нугзар и протягивал замотанному папаше одноразовый стаканчик с очередной порцией пенящейся влаги.

— За тебя, Валера, поймаю твою бессовестную жену, порву напополам и на срок пойду, если надо! – подпевал ему втором голосом Никуша, бия кулаком шаткий стол от избытка чувств.

Потом, конечно, эмоции утихли, все успокоились, Валера вошел в режим прогулок – кормлений, освоил много всякого премудрого, что знает любая мать и даже иногда давал советы недавно родившим что к чему.

— Что-то у вашего щеки красные, диатез наверное. .. В нашей поликлинике к Кетино Рогава не ходите, без понятия сидит, идите лучше к Эке Гургенидзе, вот она хороший педиатр.

Мамочки ахали, переспрашивали и обещали принять к сведению ценную информацию.

Юрка ходил в сад и там осваивал грузинский, потому как Оля и Валера решили отдать его в грузинскую школу. Русские школы в убане (1) были, но кто его знает, как политика повернется. Если закроют, тащись потом в другой район. Кому это надо, а водить некому, все работают. А грузинских школ по любому больше.

Потом наступила школьная пора. Жизнь шла своим чередом. Валера сидел по вечерам и грыз с сыном гранит науки, вникал в спряжение грузинских глаголов, делал вместе с ним домашку по математике и природоведению.

Во дворе к Юре относились превосходно. Продавщицы в окрестных магазинах иногда совали канфеты и жевачки просто так, от себя, соседи иногда дарили игрушки и передавали Оле «практически новые» джинсы и «два раза одетые свитера», мальчишки из корпуса всячески опекали Юру. Валера даже и не знал, что к этому приложили руку биржевики. Нугзар как-то подозвал бегавших во дворе ребят по старше и сказал им внушительно.

— Если я узнаю, что Юру кто-то обидел,… – последовала выразительная пауза под его тяжелым взглядом. — Кароче, вы меня поняли…

Так все и продолжалось, тихо, мирно,без особых потрясений.

Сами биржевики тоже были любящими отцами, но вспоминали о своих детях редко. Либо за стаканом вина, когда шел тост за будущее, либо по большим праздникам. Нугзар и Кока были в разводе, с их детьми где-то в других районах возились их некудышные, мерзкие жены ( именно под

такими определениями они фигурировали при общих излияниях под инжировым деревом) а Никуша так и не собрался жениться, потом сразу как-то постарел и отбросил эту идею.

Юра, естественно, спрашивал у отца о матери, но тот отвечал односложно, что так, мол, вышло она живет где-то далеко. Где конкретно, он не знает. Поливать ее грязью Валере почему-то не хотелось. Из чувства брезгливости или жалости. Он и сам толком не мог себе сформулировать. Впрочем, он никогда и не склонен был к философским анализам. Действовал по наитию. И все тут.

Бабушка тоже была вечно занята и не считала нужным говорить на табуированную тему. Объясняла по простому.

— У кого-то отца нет, у кого-то матери. Жизнь такая.

Жениться вторично Валера не пытался. Слишком хорошо понимал свои ничтожные шансы кого-то чем-то прельстить. Жить в четвером в однокомнатной в обществе двух кошек и собаки, на фоне его непостоянной работы « когда позовут». Это какая – такая заоблачная любовь должна быть, чтоб на столько минусов глаза закрыть.

И вот в эту устоявшуюся колею в один прекрасный день пришла ни с того ни с сего блудная мать.

Что уж там было внутри, так и осталось неизвестным, завсегдатаи стола – лежбища какое-то время поднимали глаза на окна пятого этажа в ожидании криков, ругани, ( потому что именно так следовало встретить Оно после долгого плавания по чужим морям и океанам). Но все было тихо.

На другой день семейство Букреевых вышло, как ни в чем не бывало из подъезда и прошли в соседний магазин отовариваться.

Что и говорить, многие, видевшие этот выход в свет, так и остались со свернутыми шеями.

Юрка потом выбежал во двор и сказал своим ребятам новость.

— Ко мне мама приехала! Она классная. Мы теперь все вместе будем жить.

Мальчишки, будучи не в курсе всех перепитий прошлого, просто треснули его по протянутой руке — поздравили, что это действительно круто.

Сидевшая рядом старушка Маквала пожевала сморщенными губами и изрекла задумчиво.

— Семья – святое дело! Одинокий человек, когда хлеб кушает и то его жалко. Другое дело, когда все вместе.

Под инжиром в конце двора разгорелся спор на высоких нотах.

— Нельзя было ее принимать! Я б не впустил! – кричал Кока, сжимая лапищей банку от Кока-колы.

— Э, что ты понимаешь, — махал на него рукой Никуша. – Валера – святой человек, из-за сына эту стерву пустил. Она ему должна теперь ноги мыть и воду с них пить, мерзавка.

— А я бы… – захлебывался Нугзар, предлагая свой вариант египетской казни. Потом вдруг его осенило. – Давайте спорить, она его бросит через месяц. Натура у нее такая…..

— Через два! – выдвинул свой вариант Кока.

— Завтра же убежит! Сто процентов! – перекрикивал его Никуша.

Поспорили опять на «Натахтари». Позвали проходившего мимо сантехника Тариела разнять.

Но прошел месяц, потом второй, ничего не происходило. Наблюдатели недоумевали, присматривались к выходившему по делам Валере, пытались выяснить через соседку по лестничной площадке Шорене, что там творится. Но толку не добились.

Шорена сказала, что живут так, будто никто никуда и не уходил.

Стало ясно, что все проспорили и постепенно социологический интерес сошел на ноль.

Спустя два месяца дворовые мальчишки принесли новость до пункта наблюдения.

— Валера пьяный шел, от него жена ушла.

Нугзар хлопнул в ладоши.

— Аха, что я говорил! Сердцем чувствовал, что она его опять кинет. Так дураку и надо.

Нельзя было ее впускать. А Валера слабаком был слабаком и умрет. Надо было сразу морду набить этой стерве. Чтоб сразу обломалась.

Никуша и Кока выразили свое горячее согласие.

Они еще долго оживленно обсуждали предательство Евиных дочек в глобальном масштабе, время от времени поглядывая на окна Валеры. Потом сошлись на том, что надо выпить за тяжелый мужской крест, несомый ими в этом безрадостном гнилом мире.

Валера в это время лежал у себя дома, отвернувшись лицом к стене. Уход Юли был для него ожидаем. До конца ей он так и не верил. Люди редко меняются. Но шанс дать все же было надо. Вдруг тот самый один процент из ста сработает и выльется эксперимент во что-то путное, жизнеспособное. Потому и принял ее назад ради Юрки, очень уж тот хотел, чтоб было, как у всех окружающих. И что теперь ему сказать? Один человек себя канатами держит, а другой – гнилыми ниточками, у каждого своя сопротивляемость этой жизни. Но Юрка еще мал, вряд ли это поймет. Чтобы жить вместе после надлома, нужно сильное желание с обоих сторон, а энтузиазм только с одной рано или поздно наступит на старые грабли. Иди, объясни ему, что Юле не по силам быть просто мамой, а он, Валера, может быть за двоих и дальше так и будет, пока он жив.

Примечание.

1. Район (гр.)